Финансирование столичных лечебных учреждений сократили на 18%

История болезни

В этом году финансирование столичных лечебных учреждений сократили на восемнадцать процентов. Доктора встревожены, гуляет слух и о сокращении лечебных учреждений. А стало быть, штатов. Ситуация, конечно, аховая. Прокомментировать ее мы попросили председателя комиссии по здравоохранению горкенеша, главного врача детской клинической больницы скорой медицинской помощи Таланта Омурбекова.

Денежный синдром...

- Говоря медицинским языком, столичные медики находятся в стрессовой ситуации: количество больных увеличивается, лечить их надо, а денег катастрофически не хватает. Поэтому в каждом лечебном учреждении прикидывают, на чем бы сэкономить, где найти недостающие деньги. Мы, например, в коллективе решили на лето отказаться от горячей воды, за исключением операционных, отделений реанимации, патологии новорожденных. По нашим подсчетам, в месяц мы сэкономим восемьдесят тысяч сомов. Кроме того, сейчас вводим так называемую систему маневрирования штатов. Допустим, в одном отделении мало больных, зачем в таком случае там держать большой штат медперсонала? Поэтому врачи взаимозаменяют друг друга.

Реформа здравоохранения "Манас" и последующие за ней не до конца срабатывают в столичном здравоохранении. Например, в бишкекские стационары привозят очень часто больных детей из районов. Отказать им в госпитализации не можем, так как дети зачастую с серьезными патологиями. Но деньги–то за этими больными не идут, то есть они не поступают нам за их лечение. Именно этот принцип (деньги следуют за больными) был положен в основу реформ. Каждый приходящий министр пытался направить денежный поток в это русло, однако денег за лечение сельских пациентов мы по–прежнему не видим. Когда–то кто–то из директоров Фонда обязательного медицинского страхования предлагал ввести карточки, с помощью которых можно переводить деньги при необходимости из одного лечебного учреждения в другое. Но для этого у ФОМС должен быть свой банк. А у фонда нет даже своих денег.

Хотя именно при формировании Фонда обязательного медицинского страхования врачи надеялись, что наконец–то здравоохранение встанет на ноги, закончится уравниловка: чем выше квалификация врачей, тем больше больных будут рваться к ним на прием. А стало быть, они больше станут получать, что справедливо. И лечебное учреждение, где работает уважаемый больными доктор, будет процветать. И чем больше там будет отличных спецов, тем всем будет лучше.

Но механизм выплаты денег врачу за его выполненную работу у нас не заработал. Врачу опять дают ставку–полторы. А если он идеально делает свою работу, если к нему очередь не иссякает, если у него хватает сил на то, чтобы помогать людям, то почему бы ему не платить за это? А у нас как: пришел в 7.30 утра на работу, а в два часа должен уйти - рабочий день закончился. А если доктор может и хочет работать, скажем, до пяти часов? Но никто ему за это больше платить не будет. Поэтому, несмотря на повышение зарплаты, врач, например, в нашей больнице в среднем получает двенадцать–тринадцать тысяч сомов.

- Родители жалуются, что им приходится покупать лекарства.

- Потому что дефицит денег на медикаменты не только у нас, а вообще в детском здравоохранении 20–24 процента. А потому медики вынуждены говорить родственникам больных: вот это лекарство купите сами. Другого выхода нет. Тринадцать миллионов сомов от заявленных нами денег на лечение ребятишек мы недополучили. А потому, думаю, дефицит будет ощутимым.

- А больных становится, как вы сказали, больше.

- Да. Было время, когда в год мы выписывали восемь тысяч пациентов, а сейчас пятнадцать с половиной. А в этом году, по нашим прогнозам, будут и все шестнадцать тысяч. А денег выделено в лучшем случае примерно на тринадцать тысяч больных. А остальные–то две с половиной–три тысячи на что лечить–то? Мы же не можем их не госпитализировать, если они нуждаются в нашей помощи.

Есть у нас так называемые однодневные больные с болями, допустим, в животе, которых мы кладем на сутки–двое и наблюдаем. Если жизни ребенка ничто больше не угрожает, выписываем домой. Нам предлагают сокращать число этих больных. Как? Я не могу этого сделать, поскольку наша больница скорой медицинской помощи. Сюда везут ребятишек с разными болями, травмами. Иногда надо понаблюдать за состоянием маленького пациента, не всегда же сразу оперировать. И если мы начнем отказывать в госпитализации, то неминуемы ошибки, осложнения. Поэтому будем спорить, отстаивать свою позицию в случае, если будут требовать не брать таких больных.

Конечно, ФОМС это невыгодно. Ребенок пролежал один день, а сумму на его лечение фонд выплачивает полностью. Но вопрос в данном случае нельзя так ставить, поскольку от того, госпитализируем мы ребенка или нет, будет зависеть его жизнь. И рисковать ни в коем случае нельзя.

Из всех пролеченных нами детей более восьмидесяти процентов - это ребятишки до пяти лет. Именно в этот период малыши болеют чаще всего, а сооплату за лечение родители не вносят. Согласно Программе государственных гарантий, малыши получают бесплатное лечение. Но денег, повторяю, на это не хватает.

...и реакция врачей

- Профессор, вам необходим протокол, согласно которому вы должны лечить больного ребенка?

- Если мы лечим больного не по протоколу и, не дай бог, у него начнется осложнение, неприятностей не оберешься. ФОМС может наложить такие штрафы, что мало не покажется. За границей за это тоже наказывают. Но там протоколы очень часто обновляются, обсуждаются в медицинском сообществе, поскольку есть такие операции, которые можно сделать разными методами. И какой из них лучше, эффективнее, менее травматичный, учитывается и выдается как эталон.

- Но согласитесь, Талант Ороскулович, все–таки главное - опыт хирурга. Вы сделали операцию не по протоколу, но ребенок жив–здоров. В этом случае никто никого не будет наказывать.

- Да, иногда по этому поводу приходится спорить с экспертами ФОМС. И хочу без лести им сказать, что они резко изменили тактику общения с врачами. Если раньше эксперт и слушать никаких разумных доводов не хотел: он - проверяющий, а ты - вроде как дурак, то сейчас можно аргументировать, почему мы отошли от протокола.

А что касается опыта хирурга, то о чем можно говорить, если детских хирургов даже в городе раз, два и обчелся. Поэтому из районов, областей к нам поступают дети в крайне тяжелом состоянии именно из–за поздней диагностики, из–за недооценки тяжести состояния. А в конечном итоге - из–за того, что хирург, как мы говорим, проморгал ребенка. Детские поликлиники соединили со взрослыми, многих хирургов сократили, одно время в медакадемии закрыли педиатрический факультет. Да и качество подготовки кадров не очень, мягко говоря, высокое. Многие детские хирурги не знают симптомов детских заболеваний, сроков оперативного лечения. Мы организовали в нашей больнице серию лекций, чтобы повысить квалификацию своих молодых коллег. И увольнять не можем, так как детских хирургов не хватает даже у нас, не говоря о районных, областных больницах. Потому сплошь и рядом ставят неправильно диагнозы. Например, элементарная операция по поводу неопустившегося яичка должна проводиться ребенку в два года, а к нам дети поступают в восемь и даже четырнадцать лет. О чем это говорит? О том, что наши коллеги профессионально неграмотны.

Беда в том, что в больницах работают хирурги общего профиля, которых надо постоянно учить детской хирургии. Мы хотим организовать что–то типа школы по детской хирургии: читать лекции, разбирать те или иные операции, может быть, приглашать на них, отвечать на интересующие коллег вопросы. К сожалению, служба педиатрии и, в частности, детской хирургии оказалась на задворках медицины.

- И что делать?

- В этом году увеличим прием студентов на педиатрический факультет. Детских врачей нет не только ведь в хирургии. Мы в свое время очень неосмотрительно поступили, разрушив службу педиатрии. В России ее отстояли, и очень правильно поступили.

На мой взгляд, мы поторопились с созданием семейной медицины. Не подготовив семейных врачей, мы ввели эту практику. Семейный врач в прямом понимании этого слова - это доктор, занимающийся профилактикой, контролирующий состояние здоровья той или иной группы лиц. И уровень подготовки врачей этого профиля очень высокий на Западе. Там они не лечат, там очень развита система перенаправления. Семейный доктор осмотрел больного, поставил диагноз и направил к тому или иному специалисту. А у нас начинают лечить. Долго и упорно. И когда становится очевидно, что лечат не то, что болит, тогда только направляют к узким специалистам.

Задумывался–то институт семейной медицины с профилактической целью. Но, как говорится, хотели как лучше, а получилось как всегда. У нас почему–то решили, что семейный врач должен знать все области медицины - и кардиологию, и пульмонологию, и педиатрию, и так далее. Да не может быть один специалист семи пядей во лбу, тем более в медицине. Хороший врач - это человек, который должен постоянно учиться. А если терапевты из районов прошли десятидневные курсы, допустим, по кардиологии, то это не значит, что они могут профессионально лечить сердечные заболевания. Многие, кстати, кардиограмму читать не умеют. Даже здесь, в Бишкеке.

Поэтому я противник того, чтобы слепо копировать чей–то опыт. На Западе другое отношение людей к своему здоровью, другой уровень жизни. Там дома у больного могут установить кислородную станцию, а у нас даже в стационарах этого оборудования нет.

Один из путей улучшения качества обслуживания - это взаимодействие врачей из центров семейной медицины и территориальных больниц. Сегодня каждая из этих структур существует сама по себе. Нет, как ранее было, преемственности. То есть человека, которого выписали из больницы, увы, не ждут в ЦСМ. Придет - так осмотрят, не придет - его дело. А раньше и в больницах, и в поликлиниках отвечали за здоровье пациента, потому что стационар и поликлиника были единым целым. Это одно из существенных упущений реформы.

- В последние годы много говорилось о бесстатейном финансировании, которое помогло бы лечебным учреждениям выживать при нынешнем безденежье. Оно введено? Если нет, почему?

- Бесстатейное финансирование возможно. Это действительно реальный выход из нынешнего тяжелого положения здравоохранения. Но финансисты, в частности, в городе не могут выделить все деньги одним пулом. Их выделяют частями по мере поступления. Например, поступили средства на зарплату, и ни один главврач не может потратить их на что–то другое. Потом точно так же поступают деньги на медикаменты. Хотя и я, и мои коллеги пытаемся маневрировать, что–то сокращать, экономить, чтобы направить больше средств туда, где сейчас они больше всего необходимы.

- Талант Ороскулович, главврачи ропщут по поводу ненужности департамента социального питания мэрии. Говорят, что если бы больницы распоряжались выделяемыми деньгами, а это до 30 процентов финансирования, то можно было бы существенно экономить и на количестве больных, и на рационе.

- Да, к сожалению, мы пока не можем распоряжаться средствами на обеспечение питания. А здесь можно существенно экономить и высвобождать деньги и перенаправлять их на другие цели. Вопрос об этом поднимался уже в горкенеше, на коллегии Минздрава говорилось, что деньги на питание идут мимо стационаров.

- Количество врожденных пороков стремительно увеличивается, о чем говорите вы и ваши коллеги. Но складывается ощущение, что верхам до лампочки тревоги медиков.

- Действительно, мы устали доказывать то, что в столице нужен центр по диагностике врожденных пороков развития. На днях ко мне пришла беременная женщина, у ее будущего ребенка обнаружили порок. И нам, детским хирургам, надо решить, сможем ли мы спасти этого малыша после рождения. А у него тяжелейшая патология. Даже если он выживет, он будет глубоким инвалидом.

Что я могу сказать этой женщине, которой через две недели рожать?! А этот порок можно было определить еще в начале беременности, когда ее можно было прервать.

Для этого центра не требуется бог знает что. Только необходимое оборудование. Есть такие патологии, которые устранить невозможно, а значит, надо поставить в известность супругов о том, что их ребенок родится неизлечимо больным. И пусть они принимают решение: прервать беременность или нет. Если же порок можно устранить, мы прооперируем ребенка сразу после рождения. Но хирурги обязательно должны быть в курсе, что тогда–то к ним должен поступить младенец с таким–то пороком, например, с атрезией (отсутствием) заднего прохода, который мы устраняем теперь без проблем. На прошлой неделе у меня было запланировано более 20 операций, из них 16 по поводу врожденных пороков. Комментарии, думаю, излишни.